Почему российская рыба проплывает мимо наших прилавков

Ощущение, будто треска осталась разве что на гербе Мурманска. «Пойду в порт, - решила я. - Не может быть, чтобы рыба совсем уплыла из России».

ПРИЧАЛ РАЗРУХИ

- Пропал дом, - вздыхает мой провожатый в порту, руководитель рыбоперерабатывающей компании «Рубин» Роман Кулик.

И, правда, теперь говоря об этих местах, чаще всего употребляется слово «было». На входе в порт бывший завод «Протеин» («Делал самые вкусные крабовые палочки», - вспоминает Роман). Предприятие закрылось уже более десяти лет назад - исчезло сырье.

Дальше, ближе к причалу, совсем разруха. Бывший коптильный завод, завод льда и Мурманской судоверфи, рыбный завод смотрят окнами с выбитыми стеклами. А вот утопленные ржавые доки.

Когда-то тут бурлила жизнь. Процентов семьдесят мурманчан работали на предприятиях в порту. На одном Мурманском рыбокомбинате трудились 12 тысяч. Сейчас во всем порту меньше. В былые времена суда у причалов стояли в несколько рядов. Теперь вообще пустота - ни одного. Хотя нет, замечаю одинокое маленькое суденышко, выгружающее ящики с рыбой.

Рыбак Нурудин недавно вернулся на берег. Был в море 4 месяца.

- Заработал 800 тыс. Теперь долго никуда не пойду. Денег хватит, да к тому же ловить пока нечего - закончились квоты у компании, - рассказывает он.

Как это в море и рыбы нет? И что это за ограничение по квотам?

НОРГИ ВСЕ СКУПИЛИ

- 500 руб. за треску! Это грабеж, - восклицает гендиректор рыболовецкой компании «Севрос» Сергей Махотин.

Он родился в Мурманске. Первый раз пошел в море в 1976 году.

- У нас два вида рыболовства: промышленное и прибрежное. Прибрежные рыбаки (прибрежники) должны всю рыбу поставлять на российский берег. Но сейчас у них только 6% квоты. Океанисты же, которые могут рыбу продавать за границу, могут ловить гораздо больше. В этом году квоты прибрежников - 21 тыс. тонн, а океанистов - 316 тыс., - рассказывает Махотин.

До Норвегии веслом подать. Всего 200 км. Вот и гонят океанисты рыбу туда.

- Получается, что у нас рыбы нет, а норги (норвежцы. - «КП») все скупили, - жалуются местные.

По словам Сергея Махотина, за границей рыбу покупают по 270 руб., а наши рыбопереработчики платят в среднем по 230 - 240 руб. На больших объемах получается существенная разница.

Рыба - это почти та же нефть. Дорогой ресурс и ограниченный. Население планеты растет, а количество вылавливаемой рыбы последние 30 лет остается примерно на одном уровне. Более того, на фоне выращенного на химии мяса-птицы, дикая морская рыба остается последним честным натуральным продуктом. Конечно, она будет дорожать и уходить в страны с более платежеспособным населением.

А океанисты иногда даже и довозят мороженую рыбу до российского берега. Выгружают в холодильники и ждут, пока цена вырастет. Такая рыба может храниться до двух лет, и ничего ей не будет. Дождутся интересной цены в Европе и сплавляют туда улов. Даже оплатив хранение, получается выгоднее, чем сдать в Россию.

Прибрежники океанистам завидуют. Разреши им закон - тоже бы все за границу повезли. А так у них даже зарплаты меньше: около 100 тыс. в месяц. А у «буржуев»-океанистов и до 300 тыс. доходит.

«Зато мы спим со своими женами», - утешают себя прибрежники. У них рейсы - не больше недели. А те, кто уходит в далеко, по несколько месяцев живут в море.

РОДНОЙ «ВРАЖЕСКИЙ» ПОРТ

Норвегия манит не только валютой. Порты там удобнее. В 90-е годы с приходом свободы, когда рыбакам разрешили разгружаться за рубежом, они начали ходить в Норвегию. И с удивлением обнаружили, что там нет обычных для России многочасовых проверок пограничников, таможенников, ветеринарных служб. Раз-два, подписали документы, разгрузился и сразу получил деньги. Конечно, все повезли рыбу за границу. Хотя сейчас по регламентам на работу контролирующих органов в России отводится максимум 3 часа, обратно на Родину попробуй загони. Наши порты рыбаки даже называют «вражескими»: проверяющие относятся как к врагам.

При мне Роман Кулик звонит своему знакомому рыбаку-судовладельцу и просит продать ему треску. Обещает заплатить по западным ценам. Рыбак идет в отказ. Говорит, что уже законтрактован с норгами и нет смысла что-то менять.

- В советское время ежегодно ввозили 2 млн. тонн рыбы, а сейчас только 50 тысяч. Килограмм трески тогда стоил 51 коп., - предается воспоминаниям Махотин.

Пресс-секретарь Мурманского рыбного порта Алексей Бакуменко приводит такие данные. За 9 месяцев этого года порт принял 140 тыс. тонн рыбы. В 1944 году во время войны грузооборот был и того больше: 215 тыс. тонн. Самое интересное то, что за этот год рыбаки Северного бассейна выловили 486 тыс. тонн - получается, более 70% улова ушло на экспорт.

Точно такая же история происходит и на Дальнем Востоке - лосось и минтай проще и выгоднее отвезти в Японию, Корею, Китай. Но там рыбы все же больше. А у мурманских рыбоперерабатывающих предприятий сейчас просто катастрофа - не на чем работать. Кто-то закрывается, кто-то придумывает, как выжить.

С ГОЛОДУХИ УШЛИ ДАЖЕ КРЫСЫ

Роман Кулик выпускал филе трески. В этом году пришлось перейти, это мурманскому-то предприятию, на дальневосточную скумбрию и горбушу!

- Это не выход из ситуации. Просто решили так переждать, чтобы увидеть, как будут развиваться события дальше. Может, придется закрываться, - говорит Кулик.

А Мурманский рыбоперерабатывающий комплекс, где филе трески тоже было главным продуктом, уже полгода закрыто - сотня сотрудников в неоплачиваемом отпуске.

Замдиректора «Мурманского рыбоперерабатывающего комплекса» Виктор Сологубов ведет меня в цех. Уже бывший. В двухэтажном здании, где теперь и свет-то включается не везде, только один охранник и ветер. Стоящее без дела белое оборудование, на котором давно не лежала рыбы, и холод создают атмосферу морга.

- Крыс тут нет? - спрашиваю.

- Откуда? Им здесь есть нечего, - говорит Виктор.

БЕЛЕЕТ «ПАРУС»

На фоне всего остального «Парусу» повезло.

- Фабрике 13 лет. Раньше мы делали консервы «Печень трески». Около 54 тыс. тонн печени перерабатывали в год. Это 30 огромных пароходов груза. Сейчас сырья не хватает. Стали работать с Дальним Востоком, начинаем делать паштеты из горбуши. И еще оттуда везем иваси. Выкручиваемся, загружаем свое предприятие работой. Раньше здесь работало примерно 100 человек, сейчас 60, - делится собственник «Паруса» Алексей Карасев.

Печень у них была не вся мурманская. Ее в самой треске всего 5%. Представляете, сколько нужно рыб для производства! Печень покупали в Норвегии и Исландии, там это никто не ест, а потому ее продавали «Парусу» весьма охотно. Когда ввели контрсанкции, покупать иностранную рыбу запретили.

Сейчас, если вдруг и случится чудо и появится печень, консервы для покупателя влетят в копеечку. Только их себестоимость будет 120 руб., а в былые времена, до антисанкций, всего 40 - 50 руб.

«ТРЕСКА ЕСТЬ, ЛЮДЕЙ НЕТ»

Часа полтора по колдобинам, а потом вдруг резко начинается асфальт. Мы едем в Териберку. Когда-то процветающий рыбацкий поселок на Баренцевом море, а теперь живописные руины. Именно это место режиссер Звягинцев выбрал для олицетворения полной безнадеги - снял здесь свой «Левиафан» Место, действительно, тоскливей не придумаешь. Сразу на въезде в Териберку - кладбище кораблей. Как напоминание о некогда успешном рыболовецком совхозе. Дальше - брошенные ветхие трех-пятиэтажки. Ощущение, что тут внезапно началась война. Объявили эвакуацию и вывезли жителей. Они бросили свои дома, даже мебель оставили. На самом деле местным дали квартиры в соседнем городе Коле - по программе расселения ветхого жилья. Строить новые дома в депрессивной Териберке власти посчитали бессмыленным. В местной школе детей осталось мало - всего по 2 - 4 человека в классе. Это мне рассказал Алексей. Он руководил рыбоперерабатывающим заводом. Сейчас производство закрыто.

- Тоже трески нет? - уточняю я.

- Рыба есть. Нет людей, - мрачно говорит Алексей. - Не хотят работать, больше любят бухать.

После выхода четыре года назад «Левиафана», Териберка прославилась на весь мир, сюда повалили туристы. В крохотной полуразрушенном городке сейчас пять отелей. Пять! Если до фильма в Териберке жили в основном браконьерством, то теперь промысел забросили - катают туристов на снегоходах, возят их на рыбалку. Ловят, значит. Но где ж эта треска и семга?

Захожу в местный магазин.

- Мне бы рыбки купить... - не найдя ни тушки на прилавке, обращаюсь я к продавщице.

Та дает контакты некоего Сергея.

- Но он пьяный сейчас, наверное, - предупреждает женщина на прощание.

Но нет. Сергей трезв, бодр и невесел. Рыбы у него тоже нет.

- Так где же она? - задаю я свой вечный вопрос.

- А всю туристы съели, - отвечает он.

Он прав. И в здешние, и в мурманские магазины свежую рыбу привозят разве что мелкие браконьеры. Вот как те «26 кг трески», упоминаемые в начале статьи. Столь незначительный объем тут же и съедается. А все , кто ловит законно и имеет право на экспорт, везут рыбу в Европу. Это было выгодное и раньше, но в последние годы особенно. Если десять лет назад экспортная пошлина на рыбу составляла 5%, потом снизилась до 2,5%, то с осени 2016 года вообще обнулилась - согласно правилам ВТО.

КРИК ДУШИ

Сергей МИРОНОВ, владелец сети ресторанов «Мяcо&Рыба»:

Улов должен идти на внутренний рынок

- В этом году рестораторы остались без отечественной чавычи. Прогнозируемый улов чавычи на деле чудовищно не оправдался: 510 тонн против реальных 332. А теперь представьте, что на внутреннем рынке осталось всего несколько тонн! Остальное по вкусной цене уплыло в сети азиатских покупателей. Нормально?! Приучайте гостя на протяжении нескольких лет к российскому натуральному продукту, а потом вновь переводите на норвежскую семгу, напичканную антибиотиками, приходящую к нам в обход санкций, под видом разрешенной - зачастую на такой рыбке красуется наклейка «Производство Фарерские острова».

Что делать? Да хотя бы сделать заградительную пошлину, чтобы свою рыбу стало выгодно продавать на свой же рынок. А вообще неплохо было бы квотировать только те компании, которые, к примеру, отдают 80% улова на внутренний рынок.

Комментарии 3